Против течения. Избранное. Анатолий Богатых

      Так долго болен, что ни сна, ни сил

      принять бессонницу как указанье свыше

      на дар страдания, о коем ты просил

      и про который, р а д у я с ь, напишешь.

      Всё бередило душу: вязкий спор

      о зле еврейства для страны великой,

      засилье рифм на стыках строк и крики

      орды мальчишек, полонившей двор.

      Уж полночь. В нежной полумгле пестрят

      немые тени одеяньем грубым.

      Прислушаемся, как часы стучат,

      как – обрываясь – лёд стучит по трубам.

      Лишь эти звуки. В мире жизни нет.

      Уснуло всё. Громады спящих зданий

      затемнены; чуть брезжит тусклый свет

      шальной звезды, не трогая сознанья.

      И не найти забвенья ни в вине,

      ни в женщине, с которой пьёшь, тоскуя.

      – Дружок, ты плачешь? плачешь ты… а мне

      заказано и плакать в ночь такую.

      И час такой врагу не пожелать,

      всю пустоту немых небес измеря.

      Бродить в тоске и молча повторять:

      – Приди на помощь моему неверью…

      Возьми талант, поставь беду у двери, —

      но отвори молчание своё,

      но возврати горчайшую потерю —

      вкус жизни, сладкое земное питиё…

      Не переступай порога назад, есть такая примета.

      Или останься – или простимся в конце концов.

      …Уже за звенящей чертой турникета

      растерянное твоё лицо.

      Всё. Уносят тебя лошадиные силы

      в аэрофлотовском исполнении,

      уносит тебя домой семейства антоновых птица.

      И, как назло, погода лётная, не осенняя, —

      не тучами даже – облачком небо не замутится.

      Аэрофлот! Твой порт для нас как место Лобное.

      Но нет тебе дела до слёз.

      Быстро, выгодно и удобно

      любимую мою унёс.

      …Пусто в порту до жути.

      Губы мусолят «Приму».

      А впрочем, чем чёрт не шутит,

      вдруг телеграмму примут?

      Телеграмма на борт самолёта АН_24,

      выполняющего рейс В_398 по маршруту

      «Иркутск – Чита – Чульман – Алдан»

      «Один я в огромном зале,

      одна ты под небесами.

      Любимая! Мы и не знали,

      что счастье повсюду с нами.

      В твоём седьмом общежитии

      окна распахнуты настежь,

      стрекозы просят впустить их

      у нас переждать ненастье.

      Разве это не счастье,

      разве природа обманет?

      Или в предутреннем, раннем —

      просыпаясь ещё до света, —

      вязком ангарском тумане

      согреваться одной сигаретой…

      Разве не счастье это?

      Помнишь, ситцевым летом

      бежали пригорком пьяным?..

      За университетским лесом

      есть наша с тобой поляна,

      где так быстролётны дни.

      Разве не счастье они?

      Нет на душе брони,

      сердце не сможет в стали, —

      и ты навсегда сохрани

      всё, чем счастливыми стали.

      Любимая,