№3. Алёшка Сергеевич Емельянов
в помойной реке.
Кошка
Лёгкость накинутой шкуры,
когти воткнутые в древь.
В комнате древней, понурой
я, будто маленький лев.
Мышь, жаль, уже не боится,
моль чешет чаще бока.
Слава моя чуть лучится
всё же, пока что, пока…
Прежни хозяйски привычки.
Ткань, подоконник и я,
как и бывало… Вторично
всё, что не так… Чешуя
рыбы в вольере прозрачном
мною не бита, цела.
А за окном район злачный,
где страшно и средь бела.
Чую по-прежнему родность,
нужность, не слыша уж фраз.
Мёртво венчает животность
пустость стекольчатых глаз.
Последняя воля
К чужим подхорони,
свои и тут обрыдли,
чтоб в небе мне они
уж не вещали. Пыткой
тут были. Не хочу
родных к себе в соседи.
Я больше заплачу,
чтоб их не видеть сети.
Тереться гробом в гроб,
как боком тут в теснотах,
желанья нет. И чтоб
свои лишь слушал ноты
и мысли, волю, слог,
не вонь костлявой туши,
не храп, не запах ног,
что думы, ритмы глушат.
Упрячь в инакий склеп
к по духу близким, теме.
Хочу реалий треб
и пользы в это время.
Коль мест свободных нет,
кремируй, бросив в ящик, -
тем буду в сотнях лет
глухим к глупцам, незрячим.
Whore
Мясной глотая шланг,
хлебая пену с жилок,
желаешь много благ
лишь при именьи дырок.
Подвязки, татуаж,
приём купюр и наций.
Ремесленный твой стаж
среди амортизаций.
Желанна и в хвалах.
Любой каприз исполнишь.
В имеющих телах,
как будто в море тонешь.
Покинут берег, дом.
Но годы слабят щели.
Корабль топит шторм
и ширь невозвращенья…
Волы
Не болюшко, а боль
кромсает всё внутри.
Ах, Олюшка, ах, Оль!
За что так, Боже, ты?
Ах, сельская страна!
Тут сушь на листьях трав
и в пашне седина
росистая с утра…
Вдохни, приди назад,
привстань, как уж не раз!…
А как же дочка, сад?
Прошу, ну не сейчас!
Без чувствия земля -
что семя, человек.
Ах, не сберёг тебя! -
вина мне та навек.
Зачем нам клубней пуд,
что корни в тьму плодит?
Зачем бескрайний труд,
что жилы холодит?!
Рябцевой