Дорога в Шарбо. Пёстрая стая. Мира Шонал
своё, и ему давно пора было вернуться, но Шали медлил. Он пытался её спасти от зверской расправы, и, если сейчас оставит здесь, одинокую, раздетую, на голой скале, она может не дожить до утра.
«Мальчик мой», – позвал откуда-то изнутри знакомый голос. Шали усомнился в том, что слышит его – верно, сознание покидало его. Но голос позвал снова. Шали закрыл глаза и ответил.
«Возвращайся, пока можешь, оставь её», – сурово и глухо прозвучал во тьме голос Арзамаса.
«Исцели её, баро», – попросил Шали, с удивлением напоследок осознав, что шевелить губами становится трудно. Силы были на исходе.
«Возвращайся!» – снова послышалось откуда-то изнутри, и кто-то медвежьей лапой вытолкнул Шали во тьму.
Тьма тут же забрала боль и усталость, обняла и успокоила. Он погружался в неё, словно проваливался в невесомую перину, глубже и глубже. Темнота напоила его силой и отступила, и Шали увидел свет. Мерцающее биение сердца, оно манило его к себе светом костра родного поселения. И Шали летел к нему.
Возвращение было неприятным. Невыносимая боль свела мышцы. Шали заскулил и согнулся. Тело не слушалось, онемевшее, прижатое спиной к холодной скале. Шарбонец упал лицом на гравий, крепко вжался в него лбом, лишь бы унять судороги. Изо рта валил пар. Ночи в горах жестоки, шарбонец знал об этом и теперь сожалел, что не прихватил шкуры. Слишком многое вышло из-под его контроля – оставил лошадей одних, бросил тело, да и братья, возможно, уже искали его в ущелье. Ему бы собраться и поспешить, но там, в горах, одинокая девушка, которая даже не вспомнит, что с ней происходило, и почему она оказалась на пике отвесной скалы.
***
Арзамас взял Зендею за руку, приглашая в свой транс. Здесь, в полной темноте, перед шувхани и его ученицей пульсировала жизнь, светилась тлеющими углями. По очертаниям тела Зендея видела, что это женщина. Видела, как рука её горела ярче всего остального. У девушки начиналась лихорадка. Арзамас дотронулся до её плеча и запел. Мрачные тени ожили, заклубились. Он пел утробно, низко, выдыхая боль девушки и вдыхая силы из тьмы. Он пел и пел. Казалось, тьма вбирает в себя эти звуки, прислушивается, ластится подобно кошке, выпрашивающей дичь у человека. Баро покачивался в такт своей песне, Зендея впервые видела, как под рукой шувхани расцветает лазуревый цветок, обвивает плечо мирийки и тушит собой жаркий огонь. Песня прервалась. Цветок рассеялся. Арзамас, подтолкнув Зендею, возвращался в явь.
– Ну что там, баро? – воскликнула Софика, видя, что глаза Арзамаса открылись. – Ты нашёл моего брата?
Арзамас зажмурился от громкого эха, повторившего слова Софики. Тяжело выдохнул.
– Я думал, твой брат думает о своём народе, что ему хватит ума действовать в наших интересах, – разочарованно произнёс старик. – Не подобает шарбонцу рисковать собственной жизнью… Ещё и даром, ради других.
– Но он вернулся? – не унималась Софика.
– Но он мог и не вернуться, –