Закатные гарики. Вечерний звон (сборник). Игорь Губерман

      Все стало фруктовей,

      хмельней и колбасней,

      но странно растеряны мы:

      пустыня свободы —

      страшней и опасней

      уютного быта тюрьмы.

      Сумеет, надеюсь,

      однажды планета

      понять по российской гульбе,

      что тьма —

      не простое отсутствие света,

      а нечто само по себе.

      Мне в уши

      отовсюду льется речь,

      но в этой размазне

      быстротекущей

      о жизни понимание извлечь

      возможно из кофейной

      только гущи.

      Тек безжалостно и быстро

      дней и лет негромкий шорох;

      на хера мне Божья искра,

      если высыпался порох?

      Пьет соки из наследственных корней

      духовная таинственная сфера,

      и как бы хорошо ни жил еврей,

      томят еврея гены Агасфера.

      Дорога к совершенству не легка,

      и нету просветления предела;

      пойду-ка я приму еще пивка,

      оно уже вполне захолодело.

      От каждой потери и каждой отдачи

      наш дух не богаче, но дышит иначе.

      Едва лишь былое копни —

      и мертвые птицы свистят,

      и дряхлые мшистые пни

      зеленой листвой шелестят.

      Литавры и лавры успеха

      меня не подружат с мошенником,

      и чувство единого цеха

      скорей разделю я с отшельником.

      Цветы на полянах обильней растут

      и сохнут от горя враги,

      когда мы играем совместный этюд

      в четыре руки и ноги.

      Болванам

      легче жить с болванками:

      прочней семейный узелок,

      когда невидимыми планками

      означен общий потолок.

      История мало-помалу

      устала плести свою сказку,

      и клонится время к финалу,

      и Бог сочиняет развязку.

      Очень тяжело – осознавать,

      что любому яростному тексту

      свойственна способность остывать,

      делаясь пустым пятном по месту.

      От мира напрочь отвернувшись,

      я ночи снов живу не в нем,

      а утром радуюсь, проснувшись,

      что снова спать залягу днем.

      Не слабей наркотической дури

      помрачает любовь наши души,

      поздней осенью майские бури

      вырывают из почвы и рушат.

      Источник веры – пустота,

      в которой селится тревога;

      мы в эти гиблые места

      зовем тогда любого бога.

      Однажды жить решу я с толком:

      я приберу свою нору,

      расставлю все по нужным полкам,

      сложу все папки – и умру.

      Закладывать по жизни виражи,

      испытывая беды и превратности, —

      разумно, если видишь миражи

      с хотя бы малой каплей вероятности.