Закатные гарики. Вечерний звон (сборник). Игорь Губерман

      Еще по инерции щерясь,

      не вытерши злобных слюней,

      все те, кто преследовал ересь, —

      теперь генералы при ней.

      За то я и люблю тебя, бутылка,

      что время ненадолго льется вспять,

      и разума чадящая коптилка

      слегка воспламеняется опять.

      Скорби наши часто безобразны,

      как у нищих жуликов – их язвы.

      Как раз когда находишься в зените,

      предельны и азарт, и наслаждение, —

      фортуна рвет невидимые нити,

      и тихо начинается падение.

      Наш мир – за то, что все в порядке,

      обязан, может быть, молитвам,

      но с несомненностью – тетрадке,

      где я слова связую ритмом.

      Нет, ни холстом, ни звуком клавиш,

      ни книжной хрупкой скорлупой

      дух не спасешь и не избавишь

      от соучастия с толпой.

      От каждого любовного свидания

      светлеет атмосфера мироздания.

      Хлеща привольно и проворно,

      кишащей мерзости полна,

      уже доходит нам до горла

      эпохи пенная волна.

      Повсюду свинство или скотство,

      и прохиндей на прохиндее,

      и чувство странного сиротства —

      тоска по умершей идее.

      Сегодня только темный истукан,

      изваянный из камня-монолита,

      отвергнет предлагаемый стакан,

      в который благодать уже налита.

      Дурная получилась нынче ночь:

      не спится, тянет выпить и в дорогу;

      а Божий мир улучшить я не прочь,

      но как – совсем не знаю, слава Богу.

      Души напрасная растрава,

      растрата времени и сил —

      свободой даренное право

      на то, чего ты не просил.

      Моя кудрявая известность,

      как полоумная девица,

      ушла за дальнюю окрестность

      в болоте времени топиться.

      Зря бранит меня чинная дура

      за слова, что у всех на устах,

      обожает любая культура

      почесаться в укромных местах.

      Всюду юрко снует воровство,

      озверевшие воют народы,

      и лихое в ночи баловство,

      и земля не родит бутерброды.

      Я исповедую мораль,

      с которой сам на свете жил:

      благословенны лгун и враль,

      пока чисты мотивы лжи.

      В душе – руины, хлам, обломки,

      уже готов я в мир иной,

      и кучерявые потомки

      взаимно вежливы со мной.

      Ох, я боюсь людей непьющих,

      они – опасные приятели,

      они потом в небесных кущах

      над нами будут надзиратели.

      Я лягу в землю плотью смертной,

      уже недвижной и немой,

      и тени дев толпой несметной

      бесплотный дух облепят мой.

      Весь день я думал, а потом

      я ближе к ночи понял