Созерцатель. Виталий Фоменко
молодых мужчин, шутили о своем после рюмки коньяка и заодно раскладывали виноград и печенье. На нас, ввалившихся гурьбою студентов, они посмотрели как-то снисходительно: подали руки и сдержанно познакомились с парнями, а затем театрально, дабы развеять первую скованность, приложились легким касанием губ к кистям девушек. Сразу давая понять, что сегодня все свободны и раскованы. И возраст не помеха.
Смотрел ли я во времена нашего знакомства на Ирину, как на женщину? Наверное, да. Иначе и быть не может в пору кипучей молодости. Смотрела ли она на меня, как на мужчину? Скорее, нет. Она выбирала, несмотря на свою кукольность, выбирала осмысленно и рационально, и я, ровесник, бесприданница, явно не производил впечатления ягоды на ее поле. Она знала себе цену, я же катил по жизни по ромашковым полям, мечтая о далекой славе, на старом велосипеде. Ее ягодой в тот период уже был один из тех двух мужчин, которые встретили нас на кухне, – бородатый Вениамин. Именно с ним, как я понимаю, позже она уехала в Москву.
В тот вечер, затянувшийся на полночи, она вернулась к нам в джинсах и белой рубашке, подвязанной по-ковбойски. Роскошным каштановым волосам, густым вьющимся каскадом ниспадавшим на плечи, для полноты техасской картины не хватало разве что ковбойского пони. Но это я так – в горькое спайси… На самом деле – она была хороша! С чувством достоинства – вишней на десерте – проплыла на кухню, грациозно прислонилась в приветствии к Вениамину и, с улыбкой глядя ему в лицо снизу вверх, нежно разгладила его инженерную бородку. Тем самым сразу указав, кто он и чей на этой тусе. Помню, что-то куснуло меня под сердцем, овеяло легким разочарованием, но я быстро смирился, заставив себя, раз пришел, впитывать всё окружающее в качестве ненавязчивого студенческого приключения.
В течение всей вечеринки она была радушной хозяйкой. И уделяла каждому из нас ровно столько внимания, сколько это было необходимо для поддержания веселья и раскованности. Все же основное внимание она уделяла Вениамину: всегда была рядом с ним – в комнате и на кухне, свивала гнездо под его боком, когда играли в карты, подпевала ему во время полуночного солирования на гитаре. Что она нашла в нем, кроме возраста? Ему было лет двадцать пять. Он производил впечатление уверенного в себе человека, давно вышедшего из студенческого обормотства. Зарабатывал самостоятельно где-то в институте астрофизики и казался самодостаточной, во всех смыслах взрослой личностью. Конечно, не чета тогдашним нам. Говорил, растягивая фразы, интеллектуально, подчас подчеркнуто заумно – так, что понимали его подчас только трое: он, его пришедший развлечься патлатый друг-балагур в рокерском прикиде и Ирина, привыкшая и, как догадываюсь, признававшая эту его возвышенность за респектабельность. Изюминкой его манеры общения были контрасты: от высокого, интеллектуального к веселому и подчас погранично пошлому. Этим он веселил себя и всех вокруг. Их негласная дуэль в остроумии с другом-балагуром была стержнем, на который нанизывалось общении нашей тусовки. И