Рехан. Цена предательства. Евгений Кенин
и аул чуть не подставили под удар, и сами чуть все не отдали Аллаху души. Как можно после всего этого верить кому-то?..
Помощник хотел что-то сказать, но командир перебил его:
– Пускай не говорят мне про русские спутники, я не верю в эти космические сказки, – при этих словах Усман пожал плечами и отвернулся, – в Москве же все знают, да? И поэтому нас не трогают оттуда. Но здесь бывает всякое, как видишь. Кто-то взял инициативу на себя, не понимаю только – кто и в чем здесь дело?.. Но здесь, но так!.. – Султан закружился вокруг себя, разбрызгивая пену, – это он, этот Ваха выдал меня! Он заказал! Не может простить, что полученные в тот раз деньги я не поделил поровну. Ха, да мы же рисковали больше, мы были впереди, и мои люди сделали всю работу. Какое там поровну?! Это вообще были мои деньги…
Султан взрывался всегда мощно, и требовалось время, чтобы он отошел от гнева. Усман деликатно молчал, пережидая вспышку.
– Но ничего, у нас еще достаточно средств, чтобы воевать в нашей войне. И будет еще больше. Иншалла! Большие братья из пустыни не оставят нас никогда, а их никогда не оставят большие деньги. Зря мы, что ли, терпим этих тюрбанов у себя? Э-э, что эти рабы, выкупы, головы пленных, – Султан презрительно выпятил нижнюю губу, – это неплохой заработок для одного, двух, но есть дела и большие. Ну, убивать неверных и вести войну – это святое дело, это наша каждодневная работа. Сейчас идет интересный заказ. Только бы не отдали его Вахе, – озабоченно потер бороду полевой командир, – мы сами все сделаем. Да, Усман? – обратился он к своему помощнику.
– Конечно, Султан, мы сделаем, кто еще, как не мы, – заверил его Усман, облизывая пересохшие губы. Из вялого его состояние резко изменилось к обратному – на лбу выступила испарина, желваки мелко заходили под щетиной и взгляд стал более быстрым, беспокойным.
– Ай, Усман, – огорченно всплеснул руками командир, – ты опять колешь себе эту гадость. Ты погубишь себя, зачем тебе это надо? Ты ведь сильный, настоящий мужчина, брось это. Пускай арабы колются, им все равно подыхать, но ты-то… – он печально покачал головой, глядя на товарища из-под кустистых черных бровей.
– Я брошу, Султан, ты же знаешь, мне ничего не стоит бросить. Это так, баловство, – задетая осколком рука Усмана заметно дрожала. А по лицу Султана было видно, что он уже не в первый раз слышит эти слова. Осуждающе покачал головой. Рыжебородый решил резко перевести разговор в другое русло:
– А с этими что теперь будем делать? – спросил у командира, стараясь, чтобы голос звучал ровно, и мотнул подбородком на неподвижные тела солдат.
Султан помолчал с минуту.
– Этого, – задумчиво ткнул носком ботинка в Виталин бок, – в деревню… Ахмета оставь с ним, пусть смотрит. Если начнет оживать – полечить, покормить, вымыть – и снова будет готов на продажу. Может, и выживет. А этого… – он с сомнением покачал головой, глядя на бесчувственное Пашкино тело, превращенное старательными боевиками