Юродивый. Рассказы. Валентин Свенцицкий
и перестала смеяться.
– Что ж, – сказала она, – я люблю тебя всего… Какой бы ты ни был…
И, чтобы прогнать последнюю тень тревоги, прибавила:
– Теперь даже больше буду любить…
– Ну, уж это ты врёшь!
И по блеску его незабинтованного глаза она видела, что он смеётся.
– Уродинка мой, – снова сказала она. И долго-долго целовала его руки.
Николай Сергеевич пролежал всю зиму. Наконец доктор сказал, что скоро можно будет выписаться из лазарета.
В этот день Соня принесла цветы – нежно-лиловые фиалки.
Он молча взял их и положил на столик.
Соня хотела сказать что-то, но взглянула в его открытый глаз и остановилась: на неё смотрел кто-то чужой – упорно и зло.
– Коленька, что случилось?! – вырвалось у неё.
– Сегодня я первый раз видел себя в зеркало… без повязки… я совершенно изуродован.
Соня быстро обняла его и, целуя белую повязку на его голове, сказала:
– Господи! А я думаю, что случилось…
Его волнение передалось ей. Но она думала только об одном: успокоить его.
– Да пойми ты, раз навсегда… я люблю тебя, всего тебя… а не лицо твоё…
Он взял её за руку. Близко придвинул к себе и сказал:
– Такого нельзя любить… я знаю наверное…
Слёзы обиды сжали ей горло.
– Не смей говорить так… Я буду любить всегда… Понимаешь: всегда!
Она отвернулась, чтобы не расплакаться.
Он обнял её и совсем другим голосом сказал:
– Я всё время только об этом и думаю… Ведь такой ужас, Сонечка… Я не только изуродован. У меня совсем чужое лицо…
– Я не понимаю, – горячо проговорила Соня, – ты как-то иначе чувствуешь – иначе любишь… Ну, скажи, если бы со мной случилось это… ты разлюбил бы меня?
Николай Сергеевич подумал и сказал:
– Не знаю… То есть, конечно, я не разлюбил бы… но что-то изменилось бы – потому что ты стала бы другой… Ведь я и лицо твоё люблю… и глаза, и губы, и волосы… И вдруг всё другое… Я не знаю. Мне трудно представить, что бы я почувствовал…
– А я знаю наверное, что буду любить тебя всегда! – решительно сказала Соня.
* * *
Когда доктор позволил снять повязку, Николай Сергеевич сказал Соне:
– Я не хочу, чтобы ты в первый раз без повязки увидала меня здесь. Я буду носить её, пока не выйду из лазарета.
– Как хочешь… Только напрасно ты волнуешься.
Она говорила совершенно спокойно. Но первый раз за всё время болезни ей почему-то стало жутко…
Через несколько дней Николай Сергеевич вместе с Соней приехал домой.
Вошли в кабинет. Он сел на диван и сказал ровным, точно застывшим голосом:
– Развяжи сзади бинт – я сам сниму его.
Медленно стал разматывать марлю. Не свёртывал её, а лентой спускал на пол.
Соня машинально смотрела на его пальцы, неловко сбрасывавшие повязку, и не помогала ему, как будто бы всё это обязательно он должен был сделать сам.
Последний