Табу и невинность. Александр Смоляр
И именно такое намерение провозглашали даже в том случае, когда на самом деле хотели голосовать совсем иначе.
Этот период, пожалуй, окончился. Во-первых, уже исчезла необходимость ради хорошего самочувствия заявлять о желании голосовать за Унию, во-вторых, и голосование за СЛД тоже перестало порочить. Напротив, мы слышим и слева и справа вызывающие декларации людей, которые такое решение уже считают для себя окончательным или всерьез принимают его во внимание.
Политики должны сказать избирателям, какими будут последствия их решения. Таково право граждан, такова обязанность политиков. Последние должны объяснять, что мы спокойно, потихоньку входим в серьезный политический кризис. Или, во всяком случае, что такая опасность существует…
Польская революция
1994
Революции 1989 года называют консервативными или либеральными. Кроме того, их определяют как имитационные – избравшие своим идеалом Запад – либо как реставрационные – очарованные прошлым. Замечают в них и следы «третьего пути», иными словами – победу контрреволюции. Сомнения возбуждает направленность перемен и их революционный характер. Традиционному толкованию понятия «революция» – унаследованному от Великой французской революции, где у источников радикальных перемен стоит мобилизация масс и революционное насилие, – противоречит множество добавляемых к ней определений: «мягкая», «конституционная», «бархатная», «уважающая закон», «договорная», «мирная», «самоограничивающаяся».
Однако же во всех таких революциях – частичных, неполных, внутренне противоречивых, подстегиваемых больше «сверху», чем «снизу», – без труда можно заметить элементы классической революционной драмы, лоскутья и обрывки [традиционных] ролей, известные из истории фрагменты разных типовых декораций, а также разглядеть трех характерных персонажей: умеренного, радикала и контрреволюционера.
Эти элементы более чем отчетливо обнаруживаются и в Польше. Возможно, потому, что в начальный период польской революции, в 1980–1981 годах, мы имели здесь дело с мощным движением, обладавшим революционным потенциалом. Его динамика, блокируемая осознанием внешних угроз, была сломлена и раздавлена насилием военного положения. И, хотя в 1989 году источником подлинно революционных изменений были переговоры, следы того великого движения постоянно присутствуют в институтах и формах поведения, в памяти и угрызениях совести.
В этой польской революционной драме сильнее всех напоминает своих исторических родоначальников, пожалуй, умеренный.
Радикал – вопреки революционным прообразам – позиционирует себя сегодня на правом крыле, и это является естественным следствием того факта, что ancien régime определял себя в качестве левого.
Роль контрреволюционера, на сей раз разместившегося слева и в якобинско-большевистском сценарии истории выступавшего как демоническая фигура, в мире посткоммунистическом является скорее серой. Посему мы дадим им и серое название: