Заветы старого мироведения. О Проявлениях Прави и Нави, Правильной Нави и Явных Наветах. Илья Николаевич Черных
каноническими верами и примитивными верованиями в привычные догмы. Оно может демократически подавить меньшинство тех, кто понимает «путь истины». Меня убеждали, что придётся смиренно принимать такую «законность». Но есть отступники, кто живёт своим умом, стараясь обезопаситься от такой общепринятой нави. Справедливо ли дать им жить, не мешая заблуждениям большинства? Иль истребить их, как бывало, во имя прописных «принципов»?
Сон разума есть в неправильной нави. Потому и сторонились встарь русские люди того, кто измышлял нежить всякую богомерзкую и жил в навязчивом за-бытии-кажимости.
В нави есть заблуждения как общепринятые, так и личные. И там же есть и крупицы истины. Мы их часто не распознаём из-за суеты и навязанной неправильным образованием привычки выучивать и принимать влиятельные мнения без сомнения и обоснования. А отстранившись от навязчивого информационного потока, мы можем мобилизовать интуицию и логику, которые, при должном упорстве и навыке, помогут распознать крупицы «божественной» мудрости (софии) в нави собственного одухотворённого рассудка. Чувство найденного непротиворечивого решения – это удовольствие. Мы распознаём его по всплеску дофамина. Тех, кто вкусил любовь (филию) к таким открытиям, в древности называли философами. Мы их ценим за то, что осветили они нам путь исканий. И правильность Триглава откликается наслаждением ясности в представителях близкой мне культуры и злостью в тех, кто хочет нажиться на наших заблуждениях.
Парменид гениально, жёстко и лаконично определил человеческое бытие: быть значит (правильно) мыслить, а мыслить – значит быть.
А без правильных мыслей и животные как-то не по-людски живут-бытуют.
Неправильная мысль в нашей культуре называется «блажь», что убедительна лишь для всуе верующих суеверных. И искренность верований – не оправдывает фанатичной не людской мизантропии. Нет человечного бытия в упорстве безмыслия. С этим следствием парменидовского определения человеческого бытия совсем даже спорить не хочется.
Для особо чувственных натур в сих объяснениях захочется найти место милой им мистике. Её можно по недомыслию сколько угодно представить себе в воображаемой части Прави, которая, якобы, может не закономерно, а волюнтаристически влиять на явь, или в воображаемой объективной «сверхъестественной» части нави, якобы, способной существовать без людей. Но эти недомыслия разрушают стройность представления о Триглаве. О такой нави, рождённой из фобий и кошмаров, Гераклит сказал, что ни в какой мистике, почитаемой людьми, нет ничего святого. А Парменид говорил, что во мнениях смертных нет правды, имея в виду то, что Правь не зависит от мнений ни лидеров, ни толпы, – даже если в какой-то из предрассудков верят все. Мистификации вовсе не нужны для миропонимания. Они – лишь признак обмороченного воображения.
Парменид рассуждает не разделяя существования