Паломничество Чайльд-Гарольда. Джордж Гордон Байрон

      Где сращена с затылком мощным шея,

      Там входит сталь. Мгновенье медлит он,

      Не хочет, гордый, пасть к ногам злодея,

      Не выдаст муки ни единый стон.

      Но вот он рухнул. И со всех сторон

      Ревут, вопят, ликуют, бьют в ладони,

      Въезжает воз, четверкой запряжен,

      Втащили тушу, и в смятенье кони,

      Рванув, во весь опор бегут, как от погони.

      Так вот каков испанец! С юных лет

      Он любит кровь и хищные забавы.

      В сердцах суровых состраданья нет,

      И живы здесь жестоких предков нравы.

      Кипят междоусобные расправы.

      Уже я мнил, война народ сплотит, —

      Увы! Блюдя обычай свой кровавый,

      Здесь другу мстят из-за пустых обид,

      И жизни теплый ключ в глухой песок бежит.

      Но ревность, заточенные красотки,

      Невольницы богатых стариков,

      Дуэньи, и запоры, и решетки —

      Все минуло, все ныне – хлам веков.

      Чьи девы так свободны от оков,

      Как (до войны) испанка молодая,

      Когда она плясала средь лугов

      Иль пела песнь, венок любви сплетая,

      И ей в окно луна светила золотая?

      Гарольд не раз любил, иль видел сон,

      Да, сон любви, – любовь ведь сновиденье.

      Но стал угрюмо-равнодушным он.

      Давно в своем сердечном охлажденье

      Он понял: наступает пробужденье,

      И пусть надежды счастье нам сулят,

      Кончается их яркое цветенье,

      Волшебный исчезает аромат,

      И что ж останется: кипящий в сердце яд.

      В нем прелесть женщин чувства не будила,

      Он стал к ним равнодушней мудреца,

      Хотя его не мудрость охладила,

      Свой жар высокий льющая в сердца.

      Изведав все пороки до конца,

      Он был страстями, что отбушевали,

      И пресыщеньем обращен в слепца,

      И жизнеотрицающей печали

      Угрюмым холодом черты его дышали.

      Он в обществе был сумрачен и хмур,

      Хоть не питал вражды к нему. Бывало,

      И песнь споет, и протанцует тур,

      Но сердцем в том участвовал он мало.

      Лицо его лишь скуку выражало.

      Но раз он бросил вызов сатане.

      Была весна, все радостью дышало,

      С красавицей сидел он при луне

      И стансы ей слагал в вечерней тишине.

      Не улыбайся мне, не жди

      Улыбки странника ответной.

      К его бесчувственной груди

      Не приникай в печали тщетной.

      Ты не разделишь, милый друг,

      Страданья дней его унылых,

      Ты не поймешь причины мук,

      Которым ты помочь не в силах.

      Когда бы ненависть, любовь

      Иль честолюбье в нем бродило!

      Нет,