Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 5. Часть 7. Разбитые мечты. Евгений Бажанов
за очередным валом справок, телеграмм, записей бесед рождаются второй, третий, десятый варианты записки в ЦК и проекта постановления по ней. Лишь затем материал попадет под очи завсектором. Как и всякий бюрократ, честно отрабатывающий хлеб, он должен внести личную лепту. Прежде всего заведующий переставляет местами абзацы. В обязательном порядке, иначе записка «не зазвучит». Он берет в руки ножницы и нарезает из представленного подчиненными варианта кучу узких полосок бумаги. Склеив абзацы по-своему, перепечатывает материал. И вновь загоняет его в сектор. Пусть эксперты посмотрят, внесут очередные поправки. Сделано и это.
Перепечатанный в энный раз документ возвращается руководителю сектора. Теперь он вгрызается в стилистику, «однако» заменяет на «но», «вместе с тем» – на «в то же время», «вышеназванные» – на «вышеуказанные», «представляется целесообразным» на «имело бы, вероятно, смысл». Только к одиннадцати ночи уставший шеф покидает творческую лабораторию ЦК партии, чтобы вернуться к плачущим детям и обеспокоенной жене.
Далее документ пускался «в плавание» по отделу. Считалось солидным показать его в двух-трех подразделениях. Неважно даже каких. Лишь бы показать. Так, проект решения по азиатской проблематике изучали товарищи, специализировавшиеся по Европе, идеологическим аспектам взаимоотношений между социалистическими странами. Ничего принципиально нового и полезного они не вносили. Вклад в лучшем случае ограничивался предложениями об очередной перестановке местами двух абзацев, устранении наречия «очень» из одной фразы и добавлении слова «весьма» в другую. Иногда как неудачный характеризовался заголовок записки или рекомендовалось сократить материал до трех страниц (у начальства, мол, нет времени читать «полотно» в 3,5 страницы). Наконец, после того как примерно 20–25 высокооплачиваемых функционеров израсходовали на подготовку трехстраничной «болванки» 5–6 сотен часов, документ приземлялся на столе замзава.
Согласно неписаному аппаратному закону он должен был забраковать материал или по крайней мере назвать его сырым. Отдавался приказ о разворачивании второго раунда подготовки записки. По велению зама созывали совещания с привлечением ученых. Направляли документ «на предложения и совет» в другие ведомства (МИД, КГБ и т. п.). При этом заведенный еще, видимо, в незапамятные времена ритуал требовал непременного ошельмовывания дополнительных помощников.
– Ну как там ученые, – вопрошал замзав, – высказывали что-нибудь дельное на совещании?
– Вы же знаете, Иван Иванович, качество науки, пустая трата времени, сплошные банальности.
– Да, увы, наука застоялась, расшевелить бы ее надо. На замечания мидовцев и чекистов реагировали тоже с иронией:
– Вот тебе и спецы, хоть бы какую-то свежинку внесли. Позорно низкий уровень!
Критика научного мира и ведомств продолжалась на партсобраниях, где под одобрительный гул аудитории очередной выступающий