Дети распада. Александр Степаненко
А свои проблемы оставь мне.
Я и так чувствовал себя не очень, будучи припертым к стенке в прямом и переносном смысле, а последняя фраза была произнесена ею так, что я ощутил себя совсем уж жалким. Но как реагировать, я все равно не знал. Возможно, нужно было оттолкнуть ее или ответить ей чем-то обидным, в общем, как-то показать характер, но меня словно парализовало, и я не мог двинуться.
Она отпустила меня сама и повернулась, чтобы выйти из тамбура, но, уже откатив дверь тамбура, задержалась.
– Слав, я не прикалываюсь! А про Тарасову – это правда! – не глядя на меня, угрюмо и даже горько выдохнула она, и это, в свою очередь, совсем не выглядело так, будто она надо мной смеется. Наоборот, то, с какой нехарактерной серьезностью это было сказано, почти убедило меня: действительно, правда.
До того момента, как мы выгрузились на станции «Дубосеково», с ней я больше не разговаривал. Сев рядом с Петро, я вскоре заснул. Меня разбудили лишь на подъезде.
У станции мы сначала «посетили» мемориал, потом поплелись в Нелидово, к музею19. Это была обязательная программа, без которой никак нельзя было обойтись. Идти туда никто не хотел, и все, естественно, возмущались. Военрук по этому проводу прочел нам лекцию о патриотизме20, а физрук, в конце концов, просто сказал, что без этого нельзя, и что тот, кому это не нравится, может прямо сейчас садиться на обратную электричку. Таких желающих, естественно, не нашлось.
Было жарко, пекло солнце. То ли еще в тамбуре, то ли во сне у меня разболелась голова. До мемориала, по счастью, оказалось недалеко, но даже это расстояние далось мне с трудом. Я шел молча, ни с кем не разговаривая; впрочем, и со мной разговаривать никто не пытался. Только раз, что со мной, спросил Петро; но и от него я отмахнулся, и он, поняв меня, отстал.
Временами я поглядывал на Клейменову, испытывая странное чувство: мне и хотелось, и, одновременно, не хотелось снова заговорить с ней. Вернее даже, меня, можно сказать, к ней как-то странно тянуло; и, вместе с тем, меня буквально мутило от мысли о том, что она снова заведет разговор про Ирку. Светка, я это замечал, временами тоже косилась на меня, но подходить ко мне она больше не пыталась.
Пока мы доплелись до Нелидово, мне стало так плохо, что я еле держался на ногах. В помещении музея была душно. От этого меня чуть не вывернуло, я побыстрее вернулся на улицу и, опершись спиной на подпирающий крышу столбик, присел на крыльце и закрыл глаза.
Не прошло и полуминуты, как скрипнула сначала входная дверь, а потом деревянная ступенька рядом со мной.
– Паршиво что-то выглядишь, Семенов, – сказала Светка, и мне опять послышалось: с насмешкой.
Я открыл глаза. Видимо, взгляд у меня был невеселый: ее лицо сразу вытянулось. Нет, насмешки больше не было.
– Башка трещит.
– Достали бабы бедного зайку.
Это опять прозвучало на грани издевательства, но глаза ее не смеялись. Она протянула руку и погладила меня, как маленького, по голове. Инстинктивно, в первый
Мемориальный комплекс в честь подвига «28 героев-панфиловцев» (бойцы 4-й [битая ссылка] роты 2-го [битая ссылка] батальона 1075-го стрелкового [битая ссылка] полка 316-й стрелковой дивизии, принявшие, согласно официальной советской историографии, у разъезда Дубосеково неравный бой с частями 11-й немецкой танковой дивизии и ценою своей жизни остановившие наступление немцев на данном направлении) расположен недалеко от платформы Дубосеково Рижского направления Московской железной дороги. В близлежащей деревне Нелидово существует также музей, экспозиция которого посвящена подробностям события. Правда, в результате исследования, проведенного Главной военной прокуратурой СССР сначала в 1948-м, а потом в 1988-м гг., выяснилось, что история именно о 28 панфиловцах является художественным вымыслом: ее сочинил для своей статьи корреспондент газеты «Красная звезда» Василий Коротеев, а после она была взята на вооружение официальной пропагандой. Тем не менее, и этого никто не отрицает, на данном участке действительно шли тяжелейшие бои между советской 316-й стрелковой дивизией и немецкими 2-й и 11-й танковыми дивизиями, и в ходе этих боев советские бойцы своей стойкостью и самоотверженностью длительное время успешно препятствовали попыткам немцев прорваться к Москве.
Настойчивое и вместе с тем крайне незамысловатое «патриотическое воспитание» в СССР привело к априори скептическому отношению многих людей, в особенности – молодежи, к данной тематике. Насильственно индоктринируемое, конкретно-историческое содержание перестало восприниматься как историческая правда а, стало быть, затрагивать глубинные душевные струны национального самосознания каждого конкретного человека. Особенно это касалось темы Великой Отечественной войны. По этой причине, прохладное отношение Семенова к данной теме само по себе не является признаком безнравственности, скорее оно указывает на усталость от навязчивого, и, вместе с тем, достаточно примитивного пропагандистского давления.