Дети распада. Александр Степаненко
прижала мои губы к своим. Не очень резко, но я почувствовал все же исходивший от нее запах перегара; почувствовал, но ни от этого, ни от продолжающихся вздрагиваний всего ее тела от икоты, ни от того, что она, окончательно обессилев, в тот же момент всем весом своего немалого тела повисла на моей шее, мне не стало противно. Противно мне стало от себя: и зачем я действительно ее поил, когда она уже полгода не дает мне проходу; получается какое-то просто над ней издевательство… нет, получается даже еще хуже: только для того, чтобы ее гарантированно трахнуть и, тем самым, решить свою проблему, только свою проблему. Получается, стало быть, что мне на нее все же наплевать?
Так вроде бы и получалось, но в этот момент я, конечно, гнал от себя такие мысли. Равно как и любые другие. Клейменова странным образом умудрялась и виснуть на мне, и, одновременно, наваливаться на меня всем своим телом; сотрясаясь от частых и, казалось, бесконечных «ик» и тяжело сопя, она страстно впивалась в меня своим ртом, с силой проталкивая свой, такой же большой, тяжелый, как и она вся, язык мне в рот; но мне не было от этого неприятно, не было грязно, не было тошно, нет – мне было от этого хорошо; мне было в этот момент хорошо с ней, потому что это было так искренне, так прямолинейно, так бескомпромиссно, как будто – и в это так хотелось верить – для этой крупной, сильной, напористой, странной девушки ни в этот момент, ни – теперь – и в какие-либо другие моменты не существовало на этом свете более никого, кроме меня; и под этим ее отчаянным напором и я сам, кажется, уже был готов к тому, чтобы ничего на этом свете, кроме нее, для меня более не существовало.
Обессилев окончательно, она через какое-то время словно отпала от меня и, опустив голову, положила ее на мое плечо. Она дышала громко и часто, словно легкоатлет после длинной дистанции, ее дыхание жарко грело мне шею.
– Ой, Слав, – выдохнула, чуть отдышавшись, она, – что-то мне совсем худо… Ухнула я лишнего… от распирающих чувств… Не могла тебе отказать… Мне бы присесть.
Похоже, идея с подпаиванием была и впрямь не самой блестящей – и не только, смекалось мне, применительно к данной ситуации. Светка была права: я действительно делал это, потому что слыхал много разговоров про то, как это работает. Правда, это не были разговоры именно про нее. И в этих разговорах никто и никогда не говорил ничего о том, что делать, если девушке от выпитого становится дурно. Наверное, для тех, кто обычно поит девушек, как и для самих тех девушек, которых поят, плохо им или хорошо – вообще не имеет значения.
– Давай чуть в сторону, – сказал я.
Вправо от тропинки уходил небольшой склон. Спустившись чуть-чуть, я почувствовал свежесть, как от близкой воды, и увидел еще чуть ниже тот ручеек, что огибал нашу поляну. Я показал ей туда.
– Водой холодной умыться… Не помешает.
Она послушно кивнула, и мы подошли к ручью. Зачерпнув воды ладонями, я поднес их к ее лицу. Она окунулась в мои руки. Я проделал то же самое еще несколько раз. Но даже после такой водной процедуры лицо ее по-прежнему оставалось